Что то осень мне тихонько шепчет

Что то осень мне тихонько шепчет

Приоткрою тихонько окно
И впущу к себе яркий октябрь.
Листья кружат немое кино,
Шепчет что-то оглохший сентябрь…

Птицы дерзко свистят о своём,
Возвращая сердцами надежды.
Осень манит любить под дождем
И ворует мечтанья, как прежде…

Ноют реки холодной водой,
Разбиваются плачем о камни.
В ожиданьи судьбы роковой,
Сообщение зимы в телеграмме …

Комментариев нет

Похожие цитаты

Сегодня — бабья осень. Мы вдвоём.

Заметила, чем становлюсь взрослее,
Тем реже восхищаюсь я весной:
Красотка-осень для меня роднее,
Что схожа увяданием со мной.
Не зря её назвали золотою —
Вальсирует волшебный листопад,
И не страшит меня, что за чертою
Уже маячат створки Божьих врат,
И не пугает близость снегопада…
Мы по аллеям сказочным бредём…
С тобой мне ничего не страшно рядом…
Сегодня — бабья осень… Мы вдвоём…

Не грусти… Ведь это просто осень,
И не жди того, о чём не знаешь,
Ведь погода счастья не подбросит.
Это — просто осень, дорогая.

Это просто облетевших листьев
На сырой асфальт упала стая…
И тоска с мечтами — это лишнее.
Это — просто осень, дорогая.

Перестань придумывать ненужное,
И обычными займись делами.
Как красиво листья с ветром кружатся?
Это — просто осень, дорогая.
… показать весь текст …

Городская рапсодия..

Этот город уснул под мотивы осеннего блюза,
Солнце скрывшись за тучей устало закрыло глаза.
Ветер щеки раздул и открыл поднебесные шлюзы,
Чтобы дождик колючий прохожих с аллеек слизал.
У камина свернувшись калачиком греется кошка,
Стайка уличных псов прижимаясь друг к дружке дрожит.
Воробей упорхнувший с карниза бежит по дорожке
Средь багряных лесов Музу ждёт вдохновлённый пиит.
Время сна, полудрём и осенних пожухлых мечтаний,
Отражения в лужах минорности серых тонов.
В одиночку, вдвоём или в шуме нетрезвых кампаний
ищем общность души в откровениях сказанных слов.

Источник

Что то осень мне тихонько шепчет

«Я — отвязанный челн, потерявший причал…»

Концептуальные муки составителя

Классифицировать пейзажную лирику такого непоседы, как Ли Бо, — мука мученическая. Он нигде не задерживался подолгу, его постоянно тянуло покинуть место, куда он только что прибыл, он путешествовал зигзагами, не оставляя исследователю возможности вычертить стройную схему. Даже заводя собственный дом, он создавал в достаточном отдалении от него хижину, где погружался в даоские каноны или расслаблялся в дружеских пирушках с друзьями — затем, чтобы, прервав их, вернуться…

Куда? Он и сам не знал, куда ему возвращаться, где его дом, где его очаг. Себя называл «кэ», то есть «гость», «пришелец» («то был пустыни вечный гость…» — Лермонтов точно определил такую смятенную душу, одинокую посреди пустынного для него мира).

Более того, взирая на вид, открывающийся перед глазами, он далеко не всегда намеревался реконструировать его стихотворными средствами — он ведь не был «натуралистом-фотографом», он рефлексировал, и пейзаж становился для него не целью, а исходным моментом. И кто ведал, с какими птицами и в какие края Земли и Неба уносилась его мысль со склона неприметной горушки Цзинтин?

Ну, что ж, попробуем сконструировать виртуальную спираль воображаемой поездки Ли Бо, раскрученную по поверхности танского Китая и затем уходящую в занебесную бездонность, о которой всю свою земную жизнь грезил поэт и куда он несомненно вознесся на том могучем «ките», о чем повествуют нам легенды.

Так что поэтическая часть этой книги выстроена как «идеально»-искусственная последовательность неких привычных для Ли Бо центров, вокруг которых концентрировались создаваемые поэтом образы. Эти центры вполне реальны, Ли Бо не раз заглядывал в те места. Не всегда в той последовательности, какая предложена составителем, и не всегда описывая именно эти места, где находился, порой в Осенних плесах вспоминал недосягаемую, как Небо, столицу Чанъань, а иногда, наоборот, в опостылевшем Чанъане умиротворял душу благостными видами Осеннего плеса, воссоздаваемыми памятью воображения. Куда отнести такое стихотворение? Что вычленить в нем как главную составляющую? Вот они, муки составителя. Он отдается интуиции, а насколько она точна, пусть определит читатель.

Итак, наш виртуальный Ли Бо, низвергнутый, как гласят легенды, со звезды Тайбо и всю земную жизнь благоговевший перед горами, этими сакральными путями в высоко вознесенное Небо, виртуально путешествует из отчего края Шу — к приморской полосе У-Юэ, чье бескрайнее мифологическое прошлое заполнено романтическими именами святых и отшельников, ненадолго задерживается в Цзиньлине (современный Нанкин), затем восходит на знаменитую вершину Лушань, неспешно колесит по разливанным Осенним плесам, по озеру Дунтин, иногда даже именуемому «морем», замирает в восхищении перед любимой своей Цзинтин, притулившейся по соседству с городом Сюаньчэн (и то, и другое для Ли Бо освящено именем почитаемого им поэта 5 века Се Тяо), живет, тоскуя, какое-то время то в одном своем доме в Аньлу, то в другом — в Восточном Лу, мечется по окраинам «на запад от заставы Ханьгуань», наконец, попадает в лелеемую столицу Чанъань, где «Сын Солнца» — увы! — предложил ему всего лишь необременительные занятия «шута» — придворного стихотворца, мудрыми же государственноустроительными советами поэта пренебрег, а потом и вовсе отправил подале от себя в ссылку в окраинный Елан. И Ли Бо находит утешение в вине, которое, как и природа, дарует ему свободу души, раскрепощает душу, и она, вольная, возносится над землей, над морем — в Небеса, где уже ждут прошедшего шестидесятилетний земной цикл поэта его бессмертные друзья.

В эту виртуальную спираль странствий и соберется обещанная «поэзия гор и вод» великого Ли Бо — не ограниченная природными объектами, а проникшая в тайное тайных — душу поэта, где мы и попытаемся нащупать «пейзаж души», во второй части этой книги поразмышляв над стихами.

«Озвучиваю облачный напев,

Коснусь волшебных струн эмэйских скал…»

«Взгляну наверх — там ясная луна,

А вниз — и мнится край, где юность прожил»

Южная область Шу (нынешняя пров. Сычуань) — край поэтов и отшельников, философов и мистиков.

Ли Бо провел там два десятка лет юности, учебы, духовного становления (по одной версии, в пятилетнем возрасте он приехал туда с родителями из города Суяб в тюркском каганате на юго-западной границе Китая, где сегодня лежит киргизский г. Токмок на берегах реки Чу; по другой — даже родился в Шу).

Совершенно естественно, что в его духовном мире отчий край занимал совершенно особое положение. Ли Бо всю жизнь ощущал себя «южанином», «пришельцем», и когда в 20 с небольшим лет он впервые (и навсегда) покинул пределы Шу, буря чувств отразилась в его поэзии.

Источник

Онлайн чтение книги Ли Бо. Стихи
К закату поднимусь на пик Жаровни

Наш путь по Вечной Реке продолжается, и вот по правому борту возникает окутанная дымкой вершина. Это — Лушань! Романтически настроенный молодой Ли Бо взошел на нее сразу же, как только выехал за пределы родного Шу. Быть может, сыграл свою роль и ностальгический элемент: Лушань иначе — по имени легендарных братьев — именуется Куаншань (гора Куан), что, конечно напомнило поэту родной край, где на тамошней Куаншань (с теми же иероглифами) он штудировал даоско-буддийские каноны в монастыре Великого просветления (Дамин). По преданию, в период династии Чжоу на эту гору ушли в отшельничество семеро братьев Куан, откуда и пошло название горы (« лу » — жилище отшельника, отшельник, отшельничество) и нескольких ее вершин, в названия которых включено слово « куан »; позже на Лушань жил отшельник Просветленный, прозывавшийся также Лу-цзюнь, то есть Господин [с горы] Лу. Ли Бо не раз еще поднимался на Лушань, а в конце 750-х годов перевез туда семью, спасая ее от смуты в стране. Он подолгу сиживал за каменным столом в своей хижине, покрытой соломой, или потерянно бродил по склонам, собирая лекарственные травы. Сквозь утренний туман, опустившийся на склоны, пробивались лучи багрового солнца. Со скалистых камней Жаровни срывался стремительный водопад, прорезая туман, и зрелище было редчайшее. По горной тропе брел дровосек с вязанкой за плечами и пел: «К закату поднимусь на пик Жаровни». Ли Бо остановился и прислушался. Дровосек-то поет его песню «Смотрю на водопад в горах Лушань». Сердце всколыхнулось радостью, и он с тихой улыбкой принялся пощипывать усы. Тридцать с лишним лет назад он был здесь, на Лушань, и написал это стихотворение, оно распространилось среди людей, и вот стало горной песенкой дровосеков. День клонился к вечеру, и Ли Бо забросил за спину котомку с травами, подхватил мотыгу и пошел к дому.

Лушань вызвала у экзальтированного поэта взрыв эмоций, и описание горы дано яркими импрессионистскими мазками. Живописный фокус стихотворения — водопад, на который поэт смотрит с расстояния. Он словно ниспадает с неба, неся Земле заложенную Небом энергию. В этот образ вложена сила природы, мощь и величие естественности. Опустив взгляд вниз, поэт оглядывает скалы, влажные от брызг, и напряжение в его душе, омытой чистотой небесного потока, спадает. Лушаньские скалы представлены неким идиллическим миром, далеким от треволнений будней, жизнь на этих склонах кажется той самой благостной «вечностью», которая выступает во многих стихах прямой альтернативой суетной погоне за карьерными успехами. Не случайно через 3 десятилетия, спасаясь от всколыхнувшего страну мятежа Ань Лушаня и облыжных обвинений в государственной измене, Ли Бо увозит семью именно на склоны Лушань.

Смотрю на водопад в горах Лушань

1

К закату поднимусь на пик Жаровни,

Взгляну на юг — там водопад вдали,

Обрушиваясь с высоты огромной,

Он расплескался на десятки ли [141] Мера длины: примерно в 360 шагов (около 500 м.). .

Летит стремительно, как огнь небесный,

Слепит искреньем радужных цветов,

Ты словно встал перед Рекою звездной,

Что низвергается из облаков.

Окинешь взглядом — сколько в этом мощи!

Природные творенья — велики!

Сих струй и ураган прервать не сможет,

В ночи бледнеет месяц у реки.

Из тьмы небесной эти струи пали,

Окатывая стены горных круч,

На камнях капли-перлы засверкали,

Как зоревой передрассветный луч.

Люблю бродить по этим чудным скалам,

Они душе несут покоя дар,

Мирскую пыль стряхну с себя устало —

И словно выпью Яшмовый нектар.

Мне любо благолепие такое,

Где расстаюсь я с суетой мирскою.

2

Над Жаровнею курится сизый дым,

Водопад висит белесой полосой,

Словно пал он с бесконечной высоты

Серебристою Небесною рекой.

Смотрю на вершины Пяти старцев близ горы Лушань

Вон там — пять скал, сидящих старых человечков,

Златые лотосы под сферой голубой.

Видна отсюда прелесть вся Девятиречья [146] Девятиречье : в этих местах, к северу от Лушань, Янцзы разделяется на 9 рукавов. .

Уйду от мира к этим тучам под сосной.

Гора Лушань была излюбленным местом и даосов, и буддистов, испещривших склоны монастырями и гротами отшельников. Осенью 750 года Ли Бо избрал эти склоны для своего очередного периода отшельничества — ухода от мира для размышлений и обретения мудрости. В этом стихотворении поэт воспроизводит свои ощущения в процессе медитации в буддийском монастыре. «Ночные раздумья» — это эвфемизм медитативного погружения.

Ночные раздумья в Дунлиньском монастыре на горе Лушань

К Синему Лотосу [148] Синий Лотос: поэтический образ глаз Будды; кроме того, это название поселения в Шу, где прошли детство и юность Ли Бо (сам он называл себя Отшельником Синего Лотоса). в необозримую высь,

Город оставив, пойду одинокой тропой,

Звон колокольный, как иней, прозрачен и чист,

Струи ручья — будто выбеленные луной.

Здесь неземным благовонием свечи чадят,

Здесь неземные мотивы не знают оков,

Я отрешаюсь от мира, в молчанье уйдя,

И принимаю в себя мириады миров.

Сердце, очистившись, времени путы прервет,

Чтобы забыть навсегда и паденье, и взлет.

То же время, тот же склон Лушань, но это не медитация в молельном зале, а медитативное забытье где-то за пределами монастырской стены, в тиши природы, в слиянии с Естеством, в котором виделась Изначальность мира.

И подумалось мне на закате в горах

На облаке я долго возлежал [149] Традиционное обозначение жизни даоса-отшельника, образ безмятежности, характерной для такого бытия. ,

Став постоянным гостем [150] Тот редкий случай, когда слово «гость» (странник, пришелец) имеет положительную эмоциональную окраску. дивных мест,

И насыщалась красотой душа,

Покуда диск закатный не исчез.

Над башней монастырскою — луна,

Среди камней открылся ток ручью.

Чиста душа становится, ясна,

Вот — истина, которой я хочу!

Из рощ коричных слышен плач летяг,

Осенний ветер стих, настал покой.

За море синее [151] Синее море здесь метоним острова бессмертных Пэнлай в Восточном море. глаза глядят —

Умение Хун Я [152] Бессмертный святой, которому, по преданию, уже во времена правления легендарного Шуня было 3 тысячи лет. Овладевая искусством метафизической трансформации (« умение Хун Я » ), поэт ждет «Небесной Колесницы» (традиционное средство передвижения святых), которая увезет его в бессмертие Занебесья. владеет мной.

Пока я жду Небесной Колесницы,

К чему вздыхать и зряшно суетиться…

В г. Сюньян (совр. г. Цзюцзян) Ли Бо остановился в даоском монастыре Пурпурного предела, символично связав прошлое с будущим: в 744 г. в монастыре Пурпурного предела (только другом, севернее, в Восточном Лу) он прошел обряд «вхождения в Дао», что дало ему право именоваться монахом (без проживания в монастыре), а в 757 году именно в Сюньяне Ли Бо был заключен в тюрьму, облыжно обвиненный в участии в мятеже против императора.

В сюньянском монастыре Пурпурного предела пишу,

ощущая осень

Что-то осень мне тихонько шепчет

Шелестом бамбуков за окном.

Этот древний круг событий вечный

Задержать бы… Да не нам дано.

Я замру, от этих тайн вкушая,

В беспредельность дух послать могу.

Тучка, от Чжуннани [154] Гора недалеко от Чанъани, на которой жило много даосов, и в 731 г. Ли Бо провел там длительное время в надежде с помощью даоской монахини, родственницы императора, попасть ко двору. пролетая,

Зацепилась за мою стреху.

Что сказать мне Тан-гадатель [155] Тан Цзюй: гадальщик-физиономист периода Чжаньго. сможет?

Да и Цзичжу [156] Цзичжу: гадальщик ханьского периода Сыма Цзичжу. не отыщет слов.

Сорок девять лет уже я прожил,

Знаю: то, что было, то ушло.

Необузданность моя уснула,

Изменился мир уже давно,

Вот и Тао Цянь [157] Великий поэт, который отказался от службы и вернулся к «своим полям». домой вернулся,

И созрело доброе вино!

И вот он, последний в земном бытии Ли Бо взгляд на любимую вершину. Пройдя тюрьму, амнистированный на полпути в ссылку, он восходит на Лушань, как в свою юность. Все в мире связано незримыми каналами, и вода в колодце бурлит от волн на отдаленной реке, и друзья, которых становится все меньше, соединены друг с другом энергетикой святых гор.

Покинув город Сюньян, шлю с озера Пэнли судье Хуану

Когда вода в колодце [160] Колодец Гуаньина: находится в районе совр. г. Цзюцзян, сооружен в 200 г. до н. э. Гуаньином, сановником ханьского императора Гаоцзу, был настолько глубок, что подземными течениями соединялся с рекой у г. Сюньян и вода в нем колыхалась от ветра и волн на реке. забурлила,

Я понял — волны по реке пошли

И, в зеркало небес раскрыв ветрило,

Повел свой челн до озера Пэнли.

Слегка поморосило в час заката,

Но снова небо в блеске чистоты,

И вот — Лушань! Душа безмерно рада.

Кто ведает пределы красоты!

Встает луна над каменным зерцалом [161] Нависающий над склоном Лушань круглый камень, отполированный, как зеркало. ,

Небесный мост [162] Радуга. Жаровней растворен.

Когда душа о друге вспоминала,

Мы видели Лушань — и я, и он.

Оглядываясь на Лушань, пока вершина не скроется из вида, мы с Ли Бо плывем дальше, уже предвкушая знаменитый Осенний плес. Лодка минует отрезок Янцзы, около г. Чичжоу расслоившийся на 9 рукавов (Девятиречье), с девятью вершинами одной горы, напоминающими цветок, жадно распахнувший лепестки. Это была одна из 4 знаменитых буддийских гор. За год до того Ли Бо уже бывал здесь вместе с начальником уезда. Девятипалая гора тогда именовалась Цзюцзышань (букв. «гора с 9 детьми»), а поэт восхитился ее необычной красой и предложил переименовать ее в Цзюхуашань (9 гор-цветов).

Взирая на гору Цзюхуа, подношу цинъянскому Вэй Чжунканю

Я уже бывал в Девятиречье,

Видел девять гор-цветов вдали:

Словно с Неба низвергались речки,

Девять пиков-лотосов цвели.

Так хотел бы я струной певучей

Увести вас в эту даль за мной,

Где хозяин наш на белой туче

Возлежит под вечною сосной [163] Имеется в виду отшельничество. .

Источник